Положительная динамика культурных процессов

Отечественной культуре сегодня чрезвычайно плохо живётся, СМИ утверждают так ровно с девяносто первого года, это выглядит некоторым намёком на то, что раньше культуре было лучше. Хочется определённости в понимании, потому, что лучше жилось не всей культуре, а только той её части, которая была ангажирована коммунистами и той, которой в рамках идеологического политеса удавалось, делая вид, что работает на хозяина, работать на себя. И то, и другое было специфическими профессиями времени, и деятелям культуры, не освоившим эти профессии, жилось не просто плохо, но иногда и в тюрьмах, а иногда и просто не жилось. Так что обсуждая нынешнее недовольство необходимо оговорить, что речь идёт о реализации самих культурных проектов, а не о товарообмене идеологической гибкости и стукачества на имена в культуре прошлого периода жизни страны.

Сегодня культуре, то есть творениям чистых художников, плохо, правда своё "чрезвычайно плохо" они носят не в гордом одиночестве, не лучше и медицине, и образованию, и науке, и социальной сфере. А уж с армией просто беда! В этом смысле "деятели культуры" просто более крикливы, они бьют себя в грудь, оказываясь в СМИ гораздо чаще остальных "оскорблённых и униженных". А если провести возрастной анализ "недовольных", то выяснится, что это в основном люди пожилые, чётко распадающиеся на два лагеря : те, кто не простаивал при коммунистах и потом на зрителях сжигал собственный партбилет, и те, кто расшатывал устои, и рассчитывал иметь полный кошелёк за революционную, а не творческую деятельность. Причиной тому, на мой взгляд, с одной стороны, социализм, приучивший художников считать себя номенклатурой. А с другой стороны, прекрасно совмещающаяся с этим социопатичность нашей художественной интеллигенции. Социопатия - это психиатрический термин, обозначающий ненависть к правящей власти. В крайней форме подобное отклонение обозначает любовь стрелять и подкладывать бомбы в сторону государственной верхушки; в скомпенсированной форме - обвинять президента и правительство во всём. Наиболее точно социопатия сформулирована в стихотворении Игоря Иртеньева, начинающегося строчками : " Я проснулся с бодуна, денег нету ни хрена..." и заканчивающегося найденным образом врага в застой : "До чего же довели, коммунисты, суки!" Условия массовой социопатии мастеров культуры начисто исключают их здоровое взаимодействие с эшелонами власти, без которого в гражданском, или приближающемся к нему обществе, спасение культуры нереально. Понятно, что сформировав внутри себя отвратительный образ власти при коммунистах ( устойчивый и у тех, кто на неё работал, и у тех, кто с ней боролся), не молодое поколение не в состоянии поменять этот образ на реальный сегодняшний, и потому не может анализировать происходящее в стране, адекватно оценивать своё место в обществе и предполагать за собой кроме подразумевающихся материальных прав, ещё и вытекающие из них моральные обязанности. Пирамида проста. Наверху идёт лоббирование интересов в обмен на соответствующие активности интересов суммы из госбюджета или поддерживающие интересы законодательные акты. Лобби, бьющегося за интересы культуры не существует. Предположить, что его работу возьмёт на себя военное или топливно-энергетическое лобби, было бы странно - "Что он Гекубе, что ему Гекуба?" Однако, художественная интеллигенция именно так и предполагает, по тому, что по прежнему убеждена, что "поэт в России, больше, чем поэт". Недавно, кто-то из журналистов продолжил эту логику, написав, что "Чубайс в России, больше чем Чубайс; секвестр в России, больше, чем секвестр, и т.д". И умножение собственного места в обществе на идею исключительности российской территории, перестало быть монополией художественного интеллигента.

Итак, обещанное Волландом : "Сами придут, сами всё принесут", с падением социализма не имеет смысла. В райкоме и в творческом союзе больше не решают кого сажать, кого подкармливать. И вроде бы нигде этого больше не решают, а дают художнику равные со всеми гражданами конституционные права и свободы. Он может создавать профессиональные объединения, и лидеры этих объединений будут представлять его наверху, он может свободно выходить на рынок со своей продукцией. И того, и другого "мастер культуры" боится как чёрт ладана. Ему не хочется ничего делать самому, у него, как писал Битов :"Шея мёрзнет без ошейника." Творческие союзы превратились в богадельни, в которых бывшие коммунистические вожаки раздают останки собственности, нахапанной у народа при большевиках. Совершенно же не понятно, почему писатели, артисты, художники и композиторы имели качественную социалку в виде жилья, дач, домов творчества, поликлиник и т.д., а остальные для них на эту социалку горбатились. Творческие союзы не превратились в профессиональные объединения западного типа, решающие проблемы охраны авторских прав и информационных баз на спрос художественной продукции, по тому, что никто не желает реформировать их таким образом. Художественный рынок и вовсе неуправляемая стихия, прошлые заслуги в нём работают только помножившись на экономическую и психологическую гибкость. В нём не отдиффиренциированы сектора, всё конкурирует со всем, и, понятно, что ближайшие годы, кем бы творческий интеллигент не был, он будет только пушечным мясом рынка.

Гипотетически предположим, мы решили создавать "культурное лобби", мы даже договорились о том, что министр культуры станет вице- премьером. Как фамилия этого реального героя? Сколько ему лет? Его образование и профессиональный опыт? Увы. У сколько-нибудь годных к реформированию и харизматических молодых людей, давным-давно все танцы расписаны. Людям пожилым начать сегодня пристраиваться с ноля к ритму и условиям работы государственных чиновников первого списка нереально. Собственно, сегодня в министерстве культуры они и сидят. Евгению Сидорову самолично, будучи студенткой Литературного института сдавала теорию кино, господин приятный во всех отношениях, вспоминаю с большой нежностью. Но сегодня любой человек, от балерины в Большом театре до библиотекаря на Камчатке, убеждён в его неполном служебном соответствии. И дело не конкретно в Евгении Юрьевиче, а в том, что задачи, стоящие перед сегодняшним глобальным спасителем культуры, выходят за представления и умения людей, сформированных в художественной среде того времени. А если не выходят, то эти люди стали Гусинскими и Пархоменко, и, крутя вокруг себя реальную политику на "Альму Матер" не оглядываются, поскольку не считают её задачей первостепенной, в чём с ними не может не согласиться даже самый оптимистичный страус, хоть чуть-чуть доставший голову из песка. Вышеуказанный страус адекватно полагает, что службами экстренной помощи среднеарифметического налогоплательщика являются пожарная команда, милиция и скорая помощь, а вовсе не министерство культуры. И хорошо оплачиваемые, хорошо обученные и хорошо экипированные стражи правопорядка вместе с хорошо оплачиваемыми и хорошо оснащёнными медиками, являются нынче большим подтверждением демократии, чем профинансированные культурные проекты. Это, на мой взгляд, не означает "сначала хлеб, а нравственность потом", это означает, что безнравственно сохранять культуру, пренебрегая жизнью, здоровьем и безопасностью потребителя культуры, будучи нанятым на его же налоги.

Почему в экономике, политике, бизнесе, журналистике и "ещё много где" выросло племя блестящих реформаторов, а в культуре не выросло, вопрос не простой. Видимо, по тому, что культура оценивалась всю жизнь по каким угодно критериям, кроме профессиональных. Если в физике или садоводстве, после падения режима нормальные специалисты пришли на места стукачей, то в культуре начался второй заплыв, на место "советчиков" пришли "антисоветчики" и все, кто себя к ним причислил. Оккупировав пространство культуры "шестидесятники" попытались продлить собственное время в истории не за счёт качества художественной продукции, а в логике "мы пострадали, теперь нам всё можно", подробно проиллюстрировав шварцевского дракона. В зоне объявленного старшими закона джунглей молодняк потянуло на ответные подвиги. Бесцензурное творческое пространство заполнилось таким, что десятки текстов, спектаклей и просто лиц, хочется из чувства брезгливости пометить главлитской печатью "запрещёно к исполнению". Оно, конечно, "свобода приходит нагая". Но ведь это ещё десять лет отечественной культуры! Даль определял культуру как "умственное и нравственное образование народа". С каждым днём всё меньше и меньше артефактов попадает под это определение. Однако, защищая власть от социопатичных выходок мастеров культуры, я не собираюсь её идеализировать. Культура взаимоотношений власти и художественной интеллигенции инфантильна обоюдно. Мастер культуры преклонного возраста, взятый в какой-нибудь форме в эшелоны власти, не умеет разговаривать на языке государственного чиновника, не потеряв при этом лица. Семенящий и подпрыгивающий на кремлёвском ковре художественный интеллигент, едва ли не самое омерзительное зрелище нашего времени. Главное, что его уже никто на этом ковре не заставляет семенить и подпрыгивать, мастер культуры, всегда мостик, который власть перекидывает к народу. Это она заинтересована в том, чтобы мостик был широкий и прочный. Как известно, правительство награждает не "за", а "для". К сожаленью, это понятно людям, начиная с поколения, родившегося после смерти Сталина. А это поколение ещё не допущено в сектор почётных лож, чинов, премий и титулов, и "раздача слонов" происходит в логике застойного назначения персональными пенсионерами. Мне видится, что новое поколение не осознаёт себя страшно осчастливленным премиями, плохо себе представляю, чтобы поступок Гандлевского принадлежал человеку лет на двадцать старше. Помню, когда Александра Ерёменко после путча автоматом записали в Союз писателей, он потребовал, чтоб его вычеркнули и добавил : "Вы бы меня ещё в рижский омон записали списком". Я не за то, чтобы круглые сутки отказываться от премий и союза писателей, в котором сама состою. Я не о том, что плох кремлёвский ковёр, по моим частным наблюдениям публика на нём сегодня в основном гораздо порядочней мастеров культуры, на него допущенных. Я о том, что величина чувства собственного достоинства обратнопропорциональна подпрыгиваниям на ковре.

Теперь, о ковре. Сенатор Роберт Кеннеди, не имея свободного времени, слушал пьесы Шекспира, пока брился. У меня нет подобных сведений о наших губернаторах. Когда в первом ряду Кремлёвского дворца съездов на инаугурации Ельцина сидят господа Глазунов и Шилов, когда президентский совет по культуре возглавляет активный деятель туссовки Марк Захаров, художественные успехи которого давным-давно более, чем скромны, не смотря на поток хорошо организованных премий, пытающихся эту скромность опровергнуть, это беда. Несколько лет тому назад по опросам наиболее влиятельных критиков был создан и даже напечатан "театральный табель о рангах". В этом табеле "Генерал-лейтенатом"был назначен Пётр Фоменко, а Марк Захаров получил только звание "подполковника". Понятно, что нынешние "маршальские погоны" он заслужил в Кремле какими угодно действиями, кроме художественных, и страна получила своего "Церетели от театра". То, что президенту перечисленные господа Глазунов, Шилов и Захаров нравятся больше остальных, его конституционное право. Когда мы голосовали на выборах, он обещал нам продолжать реформы, а не полюбить Андрея Битова и Альфреда Шнитке. Но то, что возле президента нет советников по культуре, способных ввести в представительство людей, действительно являющихся достоянием национальной культуры, то, что совет по культуре при президенте, форма награды интеллигентов за участие в выборах, и в основном это люди давно не попадающие в ногу со временем, есть проблема национальной культурной безопасности. И об этом поносящая власть публика не задумывается. А ведь собственным заговором молчания она и делегировала наверх представителей, не справляющихся с представительством, а значит, является молчаливой соучастницей падения нравственной и художественной планки в обществе. Члены президентского совета по культуре нынче в основном беспомощны в собственном творчестве, и их инстинктивная культурная политика направлена на поддержание собственного статуса и обеспечения отсутствия конкуренции, в которой статус можно уже не удержать. В результате вместо самого процесса реформирования культуры, мы уже несколько лет наблюдаем риторические вопли о том, как же именно её, родимую, реформировать. Отсутствие реальной работы декорируется чрезвычайной загадочностью предмета. Ну, не такая это большая загадка для инстанций, нанятых на народные деньги, в случае, если люди в них хоть чуть-чуть профессиональны. Существует мировой опыт, и мы стоим не в голове его, а, увы, в хвосте. Прежде всего, как и во всей экономике, стоит заглянуть в сторону коррупции, пронизывающей стороны жизни общества, в которых делятся деньги, и посмотреть, кто кому даёт сколько денег, куда они текут ручейками и каков результат. Слова "конкурс" и "переаттестация" совершенно естественные для жизни западного мира, никак не ложатся на русский язык. Почему "культурные" посты в стране занимают те же самые люди, что занимали их в коммунистическом пространстве, каков уровень их адаптации к реальности, кому они загораживают собой дорогу, вопросы, на которые реально может ответить только конкурс. Конкурс главных редакторов изданий, поддерживаемых государственной казной, главных режиссёров аналогичных театров, директоров библиотек и музеев и т.д., исключением из которого не являются и чиновники министерства культуры, мог бы серьёзно оздоровить ситуацию. Что же меняется в лучшую сторону? Бесконечные крики о социальном статусе художника упираются в работу механизмов охраны авторского права и интеллектуальной собственности. Статус мастера культуры должен находиться в прямопропорциональной зависимости от спроса на его творчество. И в заявлениях о том, что этот спрос кто-то собирается контролировать, я слышу только старую песню министерства культуры. Проблемы адаптации художника в рынке, это только проблемы создания института литературных, театральных, исполнительских и галерейных менеджеров, которые тогда и появятся, когда авторское право начнёт кормить создателей. И вот, первые поимки крупных видеопиратов; первые судебные процессы с театрами, не платящими драматургам или присваивающими режиссёрские разработки; первые деньги, отсуженные у издательств за воровство и некорректность появились. Мастера культуры начали пользоваться судом как инструментом защиты интеллектуальной собственности, что является солидным признаком построения гражданского общества.

Театры, самая животрепещущая тема для меня, как для театрального драматурга. Сегодня мы имеем чудовищную дифференциацию на "театры с колоннами" и театры без колон. Театры с колоннами, это огромные роскошные здания, существующие опять-таки на деньги налогоплательщиков, но торгующие себе к карман государственными площадями. Театры без колонн, это подвалы снятые на деньги спонсоров, в которых сражаются за право на свой голос молодые режиссёры. Не уходя далеко от списка совета по культуре, вспомню Марка Захарова. Два ресторана в помещении театра, и выпускаемый один очень дорогостоящий спектакль раз в два года. Чаще режиссёр в таком возрасте спектаклей ставить не может, в режиссуре по чисто физическим показателям есть свой золотой возраст, и есть возраст, когда ты уже должен только обучать и поддерживать молодых. Для меня, как для зрителя спектакли Марка Захарова входят в категорию "театральной попсы", вопрос состоит в том, почему я, как налогоплательщица, должна финансировать жизнедеятельность театра, подпираемого двумя ресторанами, мэром, советом по культуре и спонсорами. Не достаточно ли одних спонсоров, в отличии от меня, зачарованных творчеством главного режиссёра? Мне, как налогоплательщице было бы понятно, если бы в здании( внутренняя площадь которого огромна), принадлежащем государству трудилось десять молодых режиссёров, попавших туда на конкурсной основе. Когда я прихожу в театр Моссовета, в котором можно открыть пять театров, и вижу тридцать человек в зале, я тоже не понимаю, почему всё это происходит за мой, налогоплательщицы, счёт. Хочется кому-то заниматься искусством? Пусть ищет спонсоров, ведь налогоплательщик не только платит символическую зарплату работникам театра, он ещё и теряет деньги, которые эдакое здание, стоящее в центре столицы, могло бы заработать для отечественной казны. Кажется, эта мысль греет не только меня, недавно на неких театральных посиделках генералы театроведения заявляли, что расцвет русского театра связан с антрепризой, и хорошо бы к этому алгоритму вернуться. То есть, государственные театры выставляются на аукцион, и переходят в собственность того, кто может за них заплатить. Захочется новому владельцу оставить прежнюю команду - его дело, захочется набрать новую - его право. Не дотянет до хорошего уровня, прогорит - расплатится из своего кармана, а не из моего. Короче, как во всём мире.

С кино проще, там начались процессы самооздоровления. Беда с библиотеками, и опять-таки, не с библиотеками, а с библиотекарями. Ленинская библиотека давно обещает провалиться в метро, накрыв пассажиров тоннами интеллектуальных ценностей, однако, это не мешает ей хранить библию Гуттенберга. Помнится, на проданную первую библию Гуттенберга, построили Днепрогэс. Вряд ли с тех пор она сильно подешевела, и позиция главных библиотекарей, не продающих её, похожа на позицию многодетной матери, окружённой голодными детьми, и не решающейся продать бриллианты. Культура иметь собственную культуру жизни по средствам, необходима сегодня интеллигенции. Музеи и памятники культуры, сиротки брошенные местным бюджетом, развитие туристической инфраструктуры решит их проблемы в одночасье. И оно уже началось, там, где к руководству пришли молодые, энергичные и смелые люди. В общем, нет той бездны неразрешимости, есть только безжизненность культурных стратегий, на основе которых, старшее поколение делает вид, что спасает культуру, на самом деле отчётливо перекрывая ей кислород. Поиск рациональных стратегий в обществе всегда начинается в тот момент, когда прежние оказываются неэффективны, в нашем случае, поиск тормозится людьми, прожившими большую часть жизни при коммунистах, и потому, плохо социализирующихся в новых условиях.

Вся наша современная культура не постмодернистская, а посттоталитарная не только по содержанию, но и по способам внутрикультурного диалога. Я не поклонница Марата Гельмана, но контекст сегодняшнего дня не даёт ему других способов отвоевывания творческого пространства у Церетели, чем выбранные. И в этом споре методы, выбранные Гельманом безусловно менее тоталитарны, чем методы экспроприации территории искусства Церетели и Захарова, именуемые в застой телефонным правом. Среди новых некоммерческих изданий появились такие солидные как "Золотой век", "Постскриптум", "НЛО", "Глас", "Преображение", "Женщина плюс", "Диалог", сегодня они способны конкурировать с толстыми журналами, развращёнными государственным финансированием и государственными площадями. Появились частные театры, и жизнь не выявила закономерности, что их спектакли хуже спектаклей государственных. Частные издательства давно определяют и коммерческий и эстетский читательский рынок. Частные музеи открывающиеся в регионах, просто умеют хозяйничать внутри собственной структуры. Первые шаги делает даже частное образование в области культуры, и тоже делает неплохо, преподавать туда приходят те же самые мастера, просто организующие процесс, отвечают за свои ошибки собственным карманом, а не нашим. Это значит, что положительная динамика в культурных процессах всё-таки есть. И сколь одиозным не казалось бы старшему поколению поведение смены, сколь непочтительным бы оно не было на самом деле, оно только отражает нравственную несостоятельность отцов, не сумевших воспитать детей, и обеспечить этим культурную непрерывность в стране. Простите, господа старшие товарищи! И просите прощения у нас, вы ещё можете успеть получить это прощение. История культуры будет безразлична к вашим оправданиям, она не спросит : сколько ты страдал? сколько ты заблуждался? Она спросит : сколько ты сделал реально? сколько у тебя учеников?

Р.S. На моём столе письмо о выигранном судебном процессе над Тобольским театром драмы, бездоговорно использовавшем мою пьесу. С учётом тяжёлого финансового положения театра, компенсация морального ущерба исчисляется цифрой 1.669.800 рублей. За такие деньги человек в здравом уме и доброй памяти пьесу продавать театру не станет, логично было бы моральный ущерб исчислять с другим порядком нолей. Заметим, театр имеет государственное помещение и государственную зарплату. Зарплату ему не платит министерство культуры, не способное выбить деньги из госбюджета, а помещением как статьёй дохода театр не научился пользоваться. Полезна ли государственная монополия на искусство нынче?